Андрей Матвеев - Полуденные песни тритонов[книга меморуингов]

43. Про метеорологов, про метеозависимость и про «рачий угол»

Единственная песня, которую я умудрился написать в своей жизни, состояла всего из одной строчки, правда, повторяющейся какое–то патологическое множество раз:

«Убей метеоролога, убей метеоролога, убей метеоролога, убей!»

Ну и дальше, пока не надоест.

И дело не в том, что когда–то меня обидел какой–то метеоролог. Совсем даже наоборот: в давнем сврдлвском детстве, еще до школы, мне и самому очень хотелось то ли предсказывать, то ли даже управлять погодой, и как–то раз дед принес мне — до сих пор не могу понять, откуда он это взял — прибор для определения силы и направления ветра. Назывался он, вроде бы, анемометром[82].

Такая странная штучка со стерженьком, на котором то ли ложечки, то ли — лопаточки.

Я стоял на балконе и старался поднять эту хрень как можно выше. Мы жили на четвертом этаже, дом был старым, с высокими потолками, я до сих пор помню как адрес, так и номер квартиры:

314,

там просто была сквозная нумерация, во всех этих домах, когда мы с матушкой поселились отдельно, через два двора, то адрес был тот же, но под другой дробью, а номер квартиры —

27.

Так вот, я стоял на балконе и старался поднять эту хрень как можно выше. Как сейчас помню —

хотя на самом деле ни черта я не помню!

Просто размытая картинка осталась: торчу на балконе и держу в руке эту штуку, а дед стоит рядом и рассматривает циферки и буковки, показывающие скорость и направление ветра.

Почему–то до сих пор почти всегда он дует с севера.

А еще у нас дома был барометр, но давление тогда меня не волновало.

Это сейчас я знаю: если давление повышается — то мне будет плохо. А если наоборот — то неизвестно, хорошо или плохо, но скорее всего, что последнее.

Просто у меня такая хроническая наследственная болезнь — метеозависимость. Это когда тебя плющит на любое изменение в атмосфере. На дождь и на снег. На похолодание и на потепление.

Обычно все это безобразие предсказывают метеорологи, поэтому если их убить, то никаких предсказаний больше не будет, как — соответственно — меня не будет и плющить.

Ни на дождь, ни на снег, ни на похолодание, ни на потепление.

Правда, если бы я на самом деле стал метеорологом, то меня точно прибили бы первым.

Разгневанные пожиратели метеосводок. Метеопоглотители. Реципиенты погодных пргнозов.

На самом деле Мерлин из меня никакой — я это неоднократно демонстрировал.

Просто много лет подряд, начиная с апреля и до половины октября, каждый день мы с Мартином вечерами уходили гулять неподалеку от дома, но вроде бы уже в лес. Есть тут такой холм, на котором когда–то, при коммунистах, был даже мемориальный парк с памятником то ли комсомольцам, то ли еще каким полезным деятелям, а рядом — заброшенное мусульманское кладбище.

Но это так, топография дилетанта. На самом же деле там нам с Мартином было очень хорошо.

Парк с памятником исчезли еще в самом начале девяностых, а с лета 1996 года, когда мы с ним почти каждый теплый вечер начали проводить на горке, то временами у меня вдруг возникало странное ощущение, что это то ли Эдем, то ли — самые подступы к нему.

На подходе к раю…

У нас там даже появились друзья, отец с сыном, гуляющие с большим, мышиной масти догом.

Точнее, дожихой, но для столь благородной собаки это слово не подходит.

Ее звали Золинген, в просторечии — Золя.

Она умерла в конце 2003 года. Большие псы долго не живут. Да и на горку мы уже не ходим — там все засрали любители пива, шашлыков и копченных куриц, а так же малолетние наркоманы с одноразовыми шприцами.

ТАК ЧТО ЭДЕМА БОЛЬШЕ НЕТ.

Но когда он еще был, то я быстро убедился, что Мерлин я или никакой, или же — недоделанный.

Вот так:

НЕДОДЕЛАННЫЙ МЕРЛИН!

Просто неоднократно происходила примерно следующая сцена: мы сидим на траве, люди и собаки. Откуда–то начинают появляться тучи, вначале серые, потом они становятся все чернее и чернее. И кто–нибудь говорит:

— Будет дождь!

— Не будет! — отвечаю я. — Мы еще можем минут двадцать погулять, а вот потом…

Дождь начинался минут через пять. Причем всегда — сильный.

Зато если я говорил, что всем надо срочно вставать и быстро–быстро идти домой, потому что прямо сейчас ливанет, и все вскакивали и мчались в сторону дома, то дождь не начинался. Он не начинался даже через час. И через два. Он просто исчезал, лишь его давнее предчувствие еще как–то проплывало по небу серо–черными, гнусноватого вида облаками, зато под утро начинало не просто моросить, а лить — тяжело, безнадежно, надолго.

У нас даже игра такая была: кто сегодня работает Мерлином?

СЕЙЧАС УЖЕ НИКТО…

Но горки мне не хватает, все то время, что мы туда не ходим, я чувствую, будто меня лишили какого–то очень уютного местечка, норы, норки, «рачьего» уголка.

Места, где ты можешь почувствовать себя в безопасности.

Любой, кто по гороскопу — рак, подтвердит, насколько я прав.

Наверное, если когда–нибудь я решу еще написать какую–нибудь песенку, то она будет про астрологов…

Совершенно точно, что почти все астрологи не любят раков, а те, которые любят, скорее всего, раки сами.

У нас в городе долгое время по телевизору вела прогнозы одна дамочка с философским образованием, известная тем, что в начале девяностых зарабатывала на жизнь, обрубая энергетические хвосты.

Что это такое и как — не думаю, чтобы она сама знала. Но к ней приходили разные люди и говорили, что им плохо. Дамочка смотрела на них и говорила:

— М-да, у вас энергетический хвост, его надо срубить!

Я представляю человека, которому это говорят прямо в лицо, и мне его становится жалко. Ведь так можно с ума сойти. У тебя энергетическйи хвост, сейчас тебе его будут рубить! Скорее всего, топором. Положат на плаху и — бзяяк! Или — бзуум. Еще может быть — хрясть, но это когда хвостик так себе, не очень.

Зато потом снисходит облегчение и вся жизнь в радужных тонах.

А запомнил я эту даму потому, что она просто ненавидела раков. Всем знакам у нее в гороскопе хорошо и благостно, а ракам — гадость полная, то болезни, то неприятности, то еще какая напасть.

Теперь я знаю, что это называется СИГНИЗМОМ[83] — дискриминацией по зодиакальному тире астрологическому принципу.

Это хуже, чем расизм или сексизм.

Про сигнизм мне рассказал Денис, а он прочитал об этом у Томаса Пинчона в романе «Vineland»[84].

Денис вообще любит Пинчона, а «Vineland» — в особенности. И все время говорит, что когда–нибудь переведет его на русский. После очередного трансгрессивного Хэвока, культового Паланика и кого–нибудь еще. Если найдется издатель.

Дай Бог, чтобы нашелся, хотя бы потому, что про сигнизм — это круто. Я вообще подумываю о том, чтобы создать Партию борцов против зодиакальной дискриминации. Можно даже написать Пинчону письмо и предложить стать почетным президентом. Наверное, согласится.

Что же касается его романов, то у меня с ними отношения намного сложнее, чем у Дениса. То ли я как–то не въезжаю, то ли просто — тупой.

Зато его роман «Радуга земного притяжения» подсказал мне ту самую сцену в книге «Indileto», когда Лапидус натыкается в канализации на аллигатора.

Причем, «Радугу…» я не читал, разве что отрывок в каком–то очень давнем номере много лет назад исчезнувшего журнала «Америка», полностью же на русском она не выходила — видимо, ждет издателя, как и «Vineland». И в читанном мною куске ни про каких крокодилов и слова не было[85], но то ли в редакционной врезке к отрывку, то ли в сопровождающей статье что–то про это упоминалось, хотя опять:

НА САМОМ ДЕЛЕ НИ ЧЕРТА Я НЕ ПОМНЮ!

В общем, если бы не Томас Пинчон, то в моем романе «Indileto» никаких крокодилов бы не было, а это значило бы одно: герой романа, Лапидус, никогда бы не встретился с аллигатором и не трясся бы от страха, ожидая, когда

«…он просто ткнется Лапидусу в промежность и выкусит все гениталии. На сладкое. Лапидус взвоет от боли и потеряет сознание от шока. Лапидус упадет лицом в эту дурно пахнущую воду, а аллигатор зажмет его челюстями как бревно и утащит на дно. И Лапидус больше ничего не почувствует, потому что будет мертв. Вначале он потеряет сознание от шока, а потом захлебнется. И аллигатор спокойно потрапезничает Лапидусом, у аллигатора будет приятный ужин, а, может быть, что и завтрак — если аллигатор не сожрет Лапидуса в один присест.»

Вот только ему не повезло: они не встретились — наверное, Лапидус тоже подвергался зодиакальной дискриминации или сигнизму. Да и вообще он во многом похож на меня, так же страдает метеозависимостью и все время пытается отыскать для себя какой–нибудь «рачий угол». Но что касается песенки «Убей метеоролога!», то написал ее действительно я, хорошо еще, что она никогда и никем не исполнялась — ведь на самом деле метеорологи в этой идиотской жизни не играют практически никакой роли со времен того самого, печально известного Мерлина.